А.Усов

www.usoff.narod.ru

usoff@narod.ru

 

 

ИВАН ГРОЗНЫЙ

 

 

1. Внешнеполитическое положение России

    накануне царствования Грозного

 

Великие вопросы накопились к началу царствования  Грозного - это с  одной

стороны,  а с другой - накопились и средства их решения. Причем критическая масса того и другого была уже достигнута и перейдена, так что исторический  процесс  разрешения этих вопросов начался и пошел уже сам собою.  Возьмем, например самое громкое дело: взятие Казани. Казань еще со времен Ивана 3,  деда Грозного, то признавала свою зависимость от Москвы,  то в результате какого-нибудь внутреннего переворота становилась в крайне враждебные отношения к ней, причем, по свидетельству современников,  в такие периоды она причиняла России больше зла, чем даже батыево нашествие; и при этом Казань из-за внутренних усобиц слабела все  более и  более!  Россия же тем временем распространяла свои пределы,  строила крепости в непосредственной близости от Казани; уже и окрестное население  переходило в подданство Москвы.  Наконец и сами казанцы отказались от независимости,  выдали своего царевича и согласились принять к  себе царского наместника. Наместник уже было и двинулся к ним, но в последний момент казанцы взбунтовались и решили воевать до последнего за свою веру и свободу.  Это и повлекло за собой решительный штурм Казани и ее взятие.

      Отсюда ясно, что у Москвы, кто бы там не находился у власти, не было решительно  ни  малейшей возможности увернуться от столкновения с Казанью, избежать ее покорения, даже если бы подобную - немыслимую в то

время  -  политику "мирного сосуществования" кто-нибудь и взялся проводить. Россия надвигалась на татарские царства с той же неотвратимостью, с  какой  океанские  воды затопляют прибрежные низины во время прилива. Взаимное ожесточение и ненависть,  которые нисколько не притупились  за столетия,  откровенно  разбойничья политика казанцев (а так же крымцев) не оставляли места для мирного сосуществования.  К началу  царствования Грозного  как  раз  и назрел решительный перелом в этой вековой борьбе, перелом в пользу России, так что власти оставалось сделать лишь последний шаг,  да и тот,  впрочем,  был предопределен.  Так дела обстояли на востоке.

 

На западе отношения с Литвой были иными:  до решительного перелома  в

чью  либо  пользу  здесь  было еще далеко,  конца борьбы не было видно.

Здесь Грозному и вовсе не пришлось ничего решать в стратегическом  плане: все было на столетия предопределено предыдущей историей.  Бесконечные взаимные претензии,  начиная от мелких придирок, кончая невозможными

территориальными требованиями делали прочный или,  как тогда выражались,

"вечный" мир невозможным; перманентная война прекращалась лишь на время

перемирий, в течение которых оба государства вели войну дипломатическую

и готовились  к  очередной явной войне.  Таким образом, Российское государство с этой стороны не могло еще ничего решить радикально, но должно было постоянно напрягать все силы в этой изнурительной борьбе,  дабы не утратить то, что уже было отвоевано у Литвы.

 

На северо-западе некогда воинственная Ливония мало-помалу теряла свой

воинский пыл,  богатела,  жирела  и слабела;  и одновременно продолжала

проводить по отношению к России враждебную политику;  таким образом, и с

этой стороны назревало столкновение,  но не с Ливонией, которая сама по себе уже не могла противостоять России, а с западным государствами, которые  так  же  претендовали на Ливонию и не могли мириться с усилением России за счет Ливонии:  с Польшей, Швецией, Данией; сама Ливония стала потом не столько участником, сколько ареной борьбы.

 

С юга по прежнему продолжалось противостояние с Крымом,  но здесь отношения достигли определенной критической точки.  Крым  был  уже  слаб,

страдал, как и Казань,  от внутренних усобиц и разложения.  Но Крым был

далеко,  за Крымом стояла сильная тогда еще Турция,  к тому же  и  сами

крымцы, в отличие от казанцев, были еще достаточно боеспособны. Все это

делало завоевание Крыма возможным,  заманчивым, но крайне проблематичным.

 

Таким образом, Россия оказалась перед дилеммой:  Крым или Ливония? Завоевание Крыма было неизбежно, как и завоевание Казани, война с Польшей

и Швецией за Прибалтику так же была  предопределена.  На  обоих  концах

России - северо-западе и юге назревал кризис,  но куда должна была Россия бросить главные силы, на каком направлении сосредоточиться? Именно

этот-то  вопрос и встал перед Грозным сразу после того,  как разрешился

кризис на востоке,  т.е.  после взятия Казани и Астрахани.  Это  и  был

единственный внешнеполитический вопрос стратегического масштаба,  который пришлось решать Грозному. Ниже мы увидим, как он был решен.

 

 

 2. Внутриполитическое состояние России

     накануне царствования Грозного

 

Н.И.Костомаров, анализируя состояние России в период  развития  самодержавия, делает следующее важное наблюдение:

 

" Более  всего  резко поражает нас...  развитие двоевластия и двоесудия... Являются две отличные,  хотя взаимно действующие  стихии:  государство и земщина.  Дело может быть государское,  но может быть и земское. Свадьба государя или венчание его на царство есть дело государево, поход под  Казань - дело земское.  Служба может быть государева,  может быть земская..." (Кост. Ист.т1.408)

 

В двоевластии,  о котором говорит Н.И.Костомаров, мы легко узнаем изначальное  противоречие  русской государственности,  противоречие между

государством и обществом,  о котором мы много говорили выше. Это противоречие  сразу  же  по возникновении государства проявилось в том,  что

оно, государство, оказалось неотчуждаемой собственностью рода Рюриковичей:  только  князь и никто иной мог быть "государем".  Собственно этим поначалу и исчерпывалось указанное противоречие.  Общество жило само по себе, князь - сам по себе, хотя и за счет общества. Правда, иногда он брал

на себя значительные общественные функции:  он мог быть  военачальником,  судьей,  основателем  городов,  охранителем границ и общественного спокойствия, завоевателем, распространяющим пределы государства и т.д.

Иногда он мог быть чуть ли не неограниченным монархом,  однако, все эти

функции были временным явлением:  уходил сильный князь, являлся слабый

и вот вместо "неограниченного монарха",  каковым был,  может быть, пер-

вый,  мы видим "государя" только номинального, не обремененного никакими

значительными функциями,  человека почти случайного в его "собственном"

городе, которого горожане могут прогнать от себя по какому-нибудь поводу.  Государство и общество существовали рядом друг с другом,  отдельно

друг от друга;  иногда вступали в соприкосновение, иногда это соприкосновение становилось очень тесным и глубоким, но никогда оно не было органичным и продолжительным:  менялись обстоятельства,  связь между  обществом  и государством терялась,  обе субстанции вновь отделялись друг

от друга.  Понятно,  что такое сосуществование не приводило ни к какому

качественному прогрессу общественно-государственных отношений.  Как общество, так и государство обладали значительной свободой друг от друга, и

если их связь становилась слишком неудобной для той или другой стороны,

то она попросту разрывалась:  или князь уходил из  города  добровольно,

или граждане его изгоняли, этим все и заканчивалось.

 

Однако по мере укрепления самодержавия возможностей для общества  от-

делаться от  власти  московских князей становилось все меньше и меньше;

наконец они окончательно исчезли при Иване 3 и его сыне Василии (деде и

отце Ивана Грозного).  Государство, точнее сказать, государь и общество

окончательно соединились в неразрывном единстве.  Но КАК соединились  и

ЧТО ЭТО было за единство?  Н.И.Костомаров указывает нам на    ДВОЕВЛАСТИЕ, ДВОЕСУДИЕ, сложившиеся в России к этому  времени.  Оба  эти  явления,  в частности, и содержат ответ на поставленный вопрос.

 

Основой и источником государственного правосудия был сам государь; на

местах его именем судили и правили наместники.  Однако ни царь,  ни его

представители на местах не ставили своей задачей собственно правосудие.

Царь  мог  счесть себя обязанным творить правый суд,  - таковую обязанность одно время сам на себя возложил, например, Иван Грозный, - но это было  его  личное  соизволение,  никто и ничто не могло его принудить к этому.  Если он не считал нужным охранять законность и  справедливость, то немедленно водворялось беззаконие, как это и произошло потом в царствования того же Ивана Грозного. Правосудие таким образом если и существовало временами,  то лишь как личная блажь царя; нормой жизни был его, царя, произвол,  т.е.  бесправие и беззаконие. Что касается наместника, то он получал подведомственную ему волость или город в КОРМЛЕНИЕ,  т.е. за выполнение судебных и управленческих функций  царь  предоставлял  наместнику право  облагать население всякого рода поборами в свою пользу. Таким образом, наместник имел ВЛАСТЬ над населением и, одновременно, право обирать  это  население;  ясно, что власть становилась лишь средством наживы для наместника, а значит - источником всяческих злоупотреблений. Жалобы на  эти  злоупотребления  раздаются  отовсюду,  где утверждалась власть московского князя. Наиболее ярким примером является Псков; с появлением  княжеских наместников,  говорит тамошний летописец,  на земле водворилась кривда,  а правда улетела на небо. Таким образом, с торжеством самодержавия  первейшая  функция и обязанность государства - творить правый суд и расправу - стала лишь  средством  кормления  государственных людей и, соответственно, легла тяжким беременем на народ.

 

На природу этого явления - кормления - косвенно указывает следующий факт.  Когда правительство решило разрушить систему кормлений,  оно оказалось вынужденным во множестве раздавать боярам земли в поместья;  это  делалось  для того,  чтоб заменить доходы наместников от кормления дачей им земельных участков.(409-410) Следовательно,  города и волости отдавалась в ведение наместников не в качестве объекта суда и управления,  но прежде всего и именно в качестве средства кормления,  т.е.  источника  личного обогащения. Собственно говоря, система кормлений была ни чем иным, как прообразом, или во всяком случае чем то глубоко родственным крепостной системе, которая начала складываться уже после Грозного.  Управленческие функции и вообще задачи земского обустройства маячили где-то на заднем плане, если только ставились вообще. Власть в лице едва ли не поголовно всех ее представителей, начиная с вел. князя, рассматривала  землю,  общество  не  как объект управления,  созидания, обустройства,  но как СРЕДСТВО ПОТРЕБЛЕНИЯ (кормления).  В этом  вновь  проявляется противоречие между обществом и государством,  но на этот раз уже на более глубоком уровне; одновременно здесь, на государственном уровне проявляется общественная черта, о которой мы много говорили раньше: потребительский характер общества. Общество сообщило государству собственные качества: общество-потребитель породило государство-паразита.

 

Понятно, что подобного рода государственное правосудие не могло удовлетворить общество.  В  то же время в самом обществе стихийно продолжал существовать земский суд,  возникший в древности в период  первобытного самоуправления народа, суд, в котором судебные функции выполняли выборные представители самого общества.  Ясно,  что чем менее эффективен был государственный суд,  тем  большее  значение обретал этот земский суд, и тем больше надежд возлагали на него рядовые граждане.  И вот жители городов начинают подавать царю челобитные,  в которых жалуются на наместников,  на их бесчисленные злоупотребления и просят разрешения  избрать собственных  выборных судей за что обязываются вносить в казну такие-то дополнительные платежи...  Вообще это зло, происходившее от раздачи городов  и земель в кормление государевым людям, было видимо настолько велико,  что даже в темное время боярского правления (в малолетство Ивана Грозного)  слабое  и  малодееспособное  правительство должно было пойти навстречу земле, начало отменять кормления и расширять права и полномочия земского суда и местных выборных властей.  Задавленное было самодержавием местное самоуправление стало частично возрождаться. Таким образом, и сложилось двоесудие и двоевластие, о котором говорит Н.И.Костомаров, и которое нашло ясное выражение в судебнике Ивана Грозного. Этот процесс достиг своего апогея в 1555г:  одна грамота того времени "показывает...  что правительство совсем изъяло посадских и волостных  людей от  суда  наместников  и  волостелей,  предоставив  им выбрать...  старост...", занявших место прежних наместников. (Н.И.Костомаров 411) Этот процесс,  впрочем  не  нашел дальнейшего развития;  это было не столько возрождение земского самоуправления, сколько временное отступление государства,  сознавшего  в  лице лучших своих представителей свою неспособность эффективно управлять землей.  Потом явились другие люди, и  принцип самодержавия вновь восторжествовал: самоуправление вновь было придавлено и в дальнейшем допускалось и существовало лишь  в  ничтожных  формах  и масштабах.

 

 Итак, мы  видим,  что  к началу царствования Ивана Грозного общество и

государство действительно уже составляли нерушимое единство, однако это

единство не было монолитным, оно было внутренне разнородным: общество и

государство были притянуты друг к другу, но оставались чуждыми друг другу. Государство не дало обществу ни суда, ни управы, ни защиты от частного произвола,  напротив оно-то и стало главным источником произвола и

беззакония.  Государство и общество оказались, таким образом, в состоянии

взаимоисключающего противоречия: государство было антиобщественным, общество - антигосударственным.  Мы видим, что высшая власть оказалась не

в состоянии разрешить,  урегулировать это противоречие: попытка уничтожить кормления показывает,  как одна сила временно уступает другой, как местное  самоуправление  берет  некоторый  перевес  над государственной властью,  но обе эти силы по-прежнему остаются враждебными друг другу; меняется баланс между ними, но не меняется система.

 

Мы должны  предположить,  что двоесудием и двоевластием вовсе не исчерпывались внутриобщественные противоречия, точнее противоречия между обществом  и государством.  Общество вошло в новое состояние, с которым еще не успело сжиться;  в течение всего предшествующего  исторического периода,  от  Калиты,  до  Василия 3 (отца Грозного) московские князья всеми способами  приводили в покорность удельных князей и свободные города;  это был период собирания земель,  и вот он закончился. К чему же пришло общество?  Органического слияния государства и земли не произошло, государство тяжелой колодой придавило общество, противостояние, которое  раньше  протекало  в форме открытой борьбы,  теперь было загнано внутрь и породило внутреннюю напряженность.  "Царству Русскому расти  и злодейству в мире множиться,  ибо грядет последний час мира" - так современники воспринимали и понимали усиление московского самодержавия:  в юном  государстве Российском русские люди видели предвестника Антихриста!  (Н.Полевой т3.348) О силе и степени внутриобщественного напряжения мы заключаем по целому ряду явлений. Наиболее явное, примитивное и в то же время наиболее вопиющее - это бегство народа от государства.  "И  от того невзгодья (от московской власти), - говорит псковский летописец, - кто мог, тот бежал, а другим куда было скрыться? Земля не расступается, на  небо не улетишь." (Полевой 348) Удивительные слова!  На необозримых просторах,  еще не слишком многочисленному русскому народу стало  вдруг невыносимо тесно! Не случайно именно во времена Ивана 3 набирает силу и выступает на историческую сцену казачество.  Русские люди,  бежавшие  от самодержавия оседали на берегах Дона и Днепра и, наконец, составили целую народность,  многочисленную и воинственную. Отсюда мы можем заключить о силе давления, какое оказывало на общество государственная власть.

 

От этого давления, однако, не все могли бежать;  оставшиеся должны были искать общий язык с государством, какие-то формы сосуществования, - отсюда и челобитные к высшей власти с просьбой облегчить гнет наместников  и  предоставить хоть какую-то возможность самоуправления.  Проблема была столь остра, что власть ее признала и сочла возможным временно отступить, ограничив корыстные инстинкты своих представителей на местах. Вопрос, однако, касался не только суда и управления. Весь прежний уклад был разрушен. Уклад этот, как мы видели, представлял собой стихийно сложившийся, крайне неустойчивый,  аморфный агрегат всякого рода частных суверенитетов. И вот теперь все эти суверенитеты были сломлены, все прежние хотя и неудовлетворительные, но привычные формы сосуществования разрушены, общество и государство столкнулись как в туннеле, безвыходно и бескомпромиссно; это столкновение поначалу вызвало взрыв преступлений и злоупотреблений,  но тем более остро перед обоими сторонами встал вопрос: как жить дальше?  Внутреннее напряжение должно быть снято, хотя бы отчасти, общество  должно  было быть введено в какие-то новые рамки и формы.  Но необходимо было еще найти и выработать эти формы и рамки  -  в  этом  и состояла злоба дня. Эта потребность в новых формах общественного бытия, т.е.  в РЕФОРМАХ, должна была чувствоваться во всем, начиная от бытовых мелочей и кончая государственным устройством.

 

Но и это еще не все.  Благодаря тому, что государственная власть стянула общество в более компактный агрегат, теснее сблизила все сословия, общество острее ощутило все свои прежние застарелые язвы.  Иначе говоря, одновременно  с политическими обострились и чисто общественные проблемы

- это вопросы церковного устройства и  вообще  нравственного  состояния

общества.

     Таким образом, ни одна сфера общественного бытия не осталась  незатронутой произошедшим  переворотом  в политическом устройстве государства.  Все пришло в напряжение, все требовало новых форм, поднялись все старые и новые  вопросы  и  требовали разрешения.  Не случайно потом Стоглав был составлен в виде вопросов и ответов на них...

 

Итак, во  время  царствования Грозного противоречие между обществом и

государством предстает перед нами в ряде явлений уже иного, сравнительно с прежними временами, порядка и масштаба. Противоречие это становится вдруг неизмеримо широким, многогранным, неисчерпаемым, несводимым ни

к каким формальным понятиям...

 

3. Бояре и великий князь

 

Известны попытки  некоторых историков объяснить многочисленные и беспричинные на первый взгляд казни Ивана Грозного его борьбой с  боярской

крамолой  и изменой.  Но,  возражают на это другие историки,  например,

Д.Иловайский, "мы имеем перед собой довольно подробную и документальную

историю  сего царствования,  и никакой серьезной измены в Русской земле

не находим." (Царск.Русь 565)  Даже  немногие,  продолжает  он,  случаи

бегства бояр в Литву есть следствия тиранства, а не причина его.

 

На этот,  на первый взгляд резонный вопрос,  следует ответить  другим вопросом: а куда же делось все то общественное зло, взаимная ненависть,

которые копились в русском обществе на протяжении  всех  предшествующих

столетий?  Неужели  длинная цепь кровопролитий и преступлений,  каковым

являлось удельное время, завершилась, наконец, всеобщим миром, согласием,

спокойствием? Неужели потомки тех бояр и князей, которых предки Грозного морили в тюрьмах, грабили, унижали, убивали, наконец, неужели все они

теперь  в  одночасье  забыли  прошлое и прониклись пиететом в отношении

московских князей?  Такого быть не могло.  Но что же тогда  было,  ведь

Д.Иловайский прав:  даже те историки, которые прилагают все силы к тому,

чтоб оправдать преступления Грозного не приводят ни одного примера  боярского заговора,  измены, крамолы, ограничиваясь лишь общими рассуждениями о жестоком времени,  об "опасности господства олигархии", властолюбии Сильвестра и др. (Илов. 566-568)?

 

А что вообще изменилось в отношениях бывших удельных  князей,  вернее

их  потомков,  к московскому князю?  Первые утратили все,  прежде всего

права на свои уделы.  Их связи с землей, опора на землю и прежде не бывшие слишком прочными,  были разрушены окончательно целенаправленной политикой вел. князей. Они более не имели в своем подчинении никакой значительной дружины, не говоря о войске; даже приближенные к ним и жившие за их счет бояре тайно или явно служили московскому князю, и это так  же было составной частью политики последнего. Иными словами князья утратили ВСЕ МАТЕРИАЛЬНЫЕ СРЕДСТВА борьбы с великим князем. А что же стало с самими бывшими удельными князьями?  Они,  что же, слились с простонародьем?,  бежали в другие государства?, или может быть просто вымерли? Нет. Они вошли в БЛИЖАЙШЕЕ ОКРУЖЕНИЕ царя.  Их предков изгнали из уделов, но они сами вошли в государевы хоромы,  встали у постели царя, сели вместе с ним за пиршественный стол,  столпились у царского  крыльца,  окружили его на охоте,  в походах, в думе, словом были с ними везде и всюду. Они потерпели поражение  в  открытой схватке,  за то теперь они максимально приблизились к царской персоне и царь предстоял перед ними не во  всеоружии и не в окружении доблестного войска, наоборот, он был безоружен и беззащитен перед ними, ибо они-то и стали его главной  опорой  во  всех, даже в личных делах;  они-то и стали его войском, его оруженосцами, ЕГО СИЛОЙ; они лишились всего, но зато сам царь оказался теперь в их руках,

в ИХ ВЛАСТИ.  Мало того, природа, словно нарочно довела это противоречие

до крайнего предела: когда умер отец Грозного, Ивану было всего три года, а  когда  умерла и его мать Елена,  и он остался сиротой,  ему было только 8 лет. Таким образом, он оказался в фактической власти бояр, будучи беззащитным ребенком!

 

Понятно, что эта перемена условий,  обстоятельств, положений не могла

решить  и не решала ни одной проблемы в отношениях царя и бояр,  но совершенно ясно и то,  что она коренным образом изменила формы, характер,

способы борьбы.

 

Прежде всего, мы должны попытаться понять за что же должен был бороться каждый отдельный князь или боярин, что он должен отстаивать?

      Во всем мире люди всегда боролись за землю;  могла в Российских условиях  земля быть причиной и целью борьбы?  Мы уже много говорили об этом: земля как средство производства (капитал) не могла быть причиной борьбы, поскольку  земли было много, и потому в качестве средства производства она ничего не стоила.  Кроме того, земля как средство производства могла интересовать производителя,  князь же таковым никогда не был, земля поэтому интересовала его только как средство  потребления.  Однако  именно  это потребительское отношение к земле, и это мы тоже уже выяснили, не "привязывало" князя с землей, но разлагало, разрушало эту связь; именно оно было причиной перемещений князей из удела в удел в Киевской Руси, а потом причиной дробления уделов во Владимирской Руси. По поводу отношения больших   людей  в  России  к  земле  С.М.Соловьев  говорит  следующее:

 

  "Встречаем ли мы в древних летописях названия: князь киевский, черниговский, переяславский...?  Нет, мы таких названий не встречаем; встречаем одни собственные имена княжеские... Чего нет в древних памятниках, того не должны мы искать в древнем обществе:  князья не  титулуются  по имени своих владений, следовательно, владения эти не имели для них первенствующего значения, и действительно видим, что они их меняли; видим, что они  называют друг друга братьями,  считаются,  ведут споры о старшинстве...  заключаем, что господствующие отношения между ними были родовые, а не по владениям".(кн3.682)

 

  Отсюда понятно,  что  когда начался решительный перелом в пользу вел.

князя, когда права князей на уделы стали окончательно рушиться, то с их

стороны  не могло последовать никакого заметного сопротивления.  Они не

противились, когда московский князь тем или иным образом лишал их собственнических  прав на удел и оставлял им этот удел лишь во владение,  в

качестве средства потребления (кормления).  Нередко они и сами  стремились к этому,  поскольку переход в зависимость от вел. князя освобождал их от необходимости платить дань в Орду,  что обязан был делать каждый независимый владетель.  Они так же не противились, когда вел. князь потом и вовсе отнимал у них удел, а взамен давал в кормление какое-нибудь поместье.  Удельное время с этой точки зрения есть ничто иное, как время разрушения собственнических прав князей на их уделы. Политическое значение этого периода, его так сказать, удельный политический вес в российской истории ничтожен; это был просто переходной период от аморфного и зыбкого единовластия киевских великих князей - к «железному» самодержавию московских царей. 

 

Если  в  Западной Европе связь феодалов с землей,  их "привязанность" к земле,  оказалась настолько сильной,  что пересилила и власть короля, и общегосударственные  связи  и привела к разрыву последних и раздроблению государства на феоды,  то в России та же связь оказалась неспособной противостоять усилению власти вел.  князя и лопнула под давлением последней; там, на Западе, собственнические отношения восторжествовали над государственными, у нас - наоборот. Если на Западе после падения феодализма и на его развалинах сложилась СОСЛОВНАЯ монархия, в рамках которой бывшие феодалы сохранили значительную часть своего политического веса и значения, то в России с падением удельного периода все сословия слились в одно – ХОЛОПСКОЕ сословие, даром, что соответствующий период нашей истории «официально» так же называется «сословной монархией»… И в дальнейшем эта тенденция к тотальному закрепощения общества только усиливалась, достигнув апогея при Петре 1…

 

Но полно, так ли уж мы правы, когда говорим, что собственническое отношение князей к земле хотя и было им свойственно, но было недостаточно

сильным?

    Вспомним, за что боролись удельные князья? За свои уделы? Нет. То  есть  конечно,  в  некоторых случаях некоторые из них боролись и за уделы,  но не это было ГЛАВНЫМ содержанием борьбы.  Об этом ГЛАВНОМ содержании борьбы мы можем уверенно судить по ее результатам.  Во Франции феодалы боролись за свою собственность,  за свои феоды, поэтому Франция распалась на ряд феодальных княжеств, некоторые из которых превосходили по масштабам королевские владения; при этом сам король стал равным среди равных.  Король сохранил свой титул, но утратил свою экономическую и

политическую  силу  -  это  и  показывает нам содержание и направление

главного вектора борьбы.  Содержание: борьба идет за земельную собственность; известный объем этой собственности предопределяет соответствующую степень политического могущества. Направление: собственность  и  власть перемещаются от центра к периферии.  Эта борьба завершается, наконец, в точке некоторого относительного равновесия: король становится равным среди равных.

     В России удельный порядок был не причиной, но следствием падения центральной власти киевских князей; т.е. центральная власть рухнула не потому что удельный князья боролись за свой суверенитет, наоборот их суверенитет сам собой свалился им в руки потому что исчезла центральная власть. В Европе в феодальный период зародились средневековые города – оплот будущего экономического и политического прогресса.  В России в удельный период не зародилось ничего; удельная система никогда не процветала, ни на одно мгновение не становилась чем то самодостаточным, самодовлеющим, наоборот, она разлагалась, можно сказать, с момента своего возникновения: шло ослабление уделов и усиление,  экономическое и политическое,  вел. князя. В этом было даже нечто тавтологическое: если на Западе с возникновением городов сложилась новая политическая комбинация сил и на этой новой основе происходило усиление королевской власти, то в России удельная система словно нарочно  была кем то придумана  именно для того, чтоб довести удельных князей до последней степени банкротства с тем, что уж ничто не могло помешать восстановлению и усилению власти великих князей притом в пережнем и худшем ее виде. На западе королевская власть усиливается как ответ на общественную потребность в государственном единстве, в  России центральная власть «раздувается» соответственно углубляющемуся общественному вакууму. На западе государственная политика складывается как некий синтез, результирующая частных политических тенденций и требований, в России она возникает, вернее восстанавливается как частный произвол отдельного лица – вел. князя. - Сбывалась «задушевная» мечта худших из киевских князей, и в общем и целом побеждала не линия Владимира Мономаха, но линия Святополка Окаянного…

     И борьба между удельными князьями идет, как уже было отмечено, не за усиление своих уделов,  а за ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИЙ ТИТУЛ;  а уделы или  собственность являются лишь средством в этой борьбе. – Потому что в удельный период, как и в прежний киевский, власть порождает материальное богатство, а не наоборот.   Соответственно борьба заканчивается в России банкротством – политическим и экономическим - всех частных сил,

падением удельной системы, и торжеством, "воцарением" вел. князя.

 

…Собственность всегда разъединяет людей, ПРАВО собственности - объединяет их.  На  Западе  феодалы в борьбе за собственность разрушили государство, разделили его между собой. Однако собственность нигде и никогда не гарантируется природой, собственность гарантируют друг другу сами люди: поэтому,  как только собственнические инстинкты на Западе  разрушили до основания государственное единство,  эти  же  самые  инстинкты

произвели  общественное единство иного рода:  всякой собственности были

поставлены в соответствие сопряженные с нею права и  обязанности  собственника перед другими собственниками.  Эта система прав и обязанностей и является той нитью,  которая объединяет собственников в новое общественное  единство.  Собственники  должны  были  гарантировать друг другу собственность - такова внутренняя причина возникновения этой связи,  но была еще внешняя - король. Наиболее крупные феодалы противостояли королевской власти; это противостояние консолидировало их, производило общие интересы,  таким образом, механическое множество собственников превращалось в ОБЩЕСТВЕННУЮ силу,  в класс – высшей феодальной знати.  С другой  стороны низшие слои общества,  видя перед собой не отдельных герцогов и графов, но сплоченного классового противника,  неизбежно так же  втягиваются  в процесс формирования  своих классовых интересов:  граждане городов объединяются в коммуны, мастера - в цехи, подмастерья - в братства, рыцари и монахи - в ордена и т.д. Таким образом, феодальная система на Западе, с одной стороны, разрушает общество,  разбивая его  на  множество  крупных собственников,  подмножества мелких и т.д.,  с другой стороны она же немедленно вновь воссоздает общество: хаос частных интересов структурируется, упорядочивается в относительно уравновешенную систему прав и обязанностей между отдельными собственниками, с одной стороны, между целыми классами - с другой, и наконец,  между обществом в целом и центральной властью (или ее остатками) - с  третьей.  Таким  образом,  с  феодальной раздробленностью общественные связи не разрушаются, но меняются их формы.

 

Поделив собственность,  собственники обретают именно это ОБЩЕЕ им всем качество  -  они  становятся собственниками; таким образом, борьба за раздел собственности  формирует основу будущего  общественного  единства;  пройдя  через  все перипетии борьбы, собственники рано или поздно обнаружат эту основу,  найдут ее - и  общественное единство реализуется,  начинается процесс созидания общества и ВЛАСТИ.  Но власть возникает здесь как нечто вторичное, - как результат соглашения, сделки, договора СОБСТВЕННИКОВ. Власть, таким образом, в этом случае есть изначально нечто сложное, что можно изменить, реформировать, тем или иным образом РАЗДЕЛИТЬ.

    Совсем иначе дело обстоит если власть первична по отношению и к частным лицам, и даже к обществу в целом; если она и существует, и изначально возникла как власть ОДНОГО рода, ОДНОЙ семьи, ОДНОГО лица. Такого рода  власть, как мы это уже выяснили выше,  по природе своей неделима. Если она фактически существует как нечто разделенное (например, между членами рода), то это – ненормальное, противоречащее ее сущности состояние. ПОЭТОМУ власть одного рода неизбежно рано или поздно становится властью ОДНОЙ семьи, власть последней - властью ОДНОГО лица; т.е. неизбежна консолидация власти в ОДНИХ руках. Это предопределяет и характер соответствующего политического процесса.

 

Власть едина и неделима, следовательно, в борьбе за нее индивиды сталкиваются абсолютно взаимоисключающим образом, начинается борьба на взаимоуничтожение,  в  которой нет и не может быть никакого компромисса.  Вот почему сильные люди, бояре никогда не составляли у нас в России класса,

сколько-нибудь  устойчивого политического организма или хотя бы стихийной, но ОБЩЕСТВЕННОЙ силы.  В лучшем случае  мы  видим  лишь  небольшие

группы, объединенные каким-нибудь случайными кратковременными интересами,  группы,  которые при первой же перемене обстоятельств  распадаются сами собой.

     Именно этот общественно-политический вакуум предопределил в древности СПОСОБ возникновения государства и его ХАРАКТЕР - то что  оно стало родовой собственностью Рюриковичей. Мы говорили выше, что взаимоисключающие ЭКОНОМИЧЕСКИЕ интересы индивидов и вытекающие из них противоречия вытолкнули власть за рамки общества. Теперь столь же взаимоисключающие,  но уже политические интересы и не народной среды, но высшего боярства, становятся причиной того, что вел. княжеская власть, несмотря на ее временами чрезвычайную уязвимость, не терпит ни малейшего ущерба. Великокняжеская  власть теперь СОХРАНЯЕТСЯ по той же причине,  по какой раньше она возникла.

 

Но что же происходит с самой властью в ходе этой борьбы? Иначе говоря, что  происходит в недрах правящего рода?  Князья - не бояре,  они имеют право на власть и все признают за ними это право. Князья поэтому борются  не  вокруг власти – как бояре, - а ЗА САМУЮ власть,  - эта-то банальная фраза и способна объяснить нам многое.  На Западе феодалы борются ПРОТИВ  королевской власти и ПОЭТОМУ последняя ослабевает, в России удельные князья борются ЗА великокняжескую власть и  ПОЭТОМУ  эта  власть  УСИЛИВАЕТСЯ.

Никто не  пытается ослабить или уничтожить эту власть,  но все пытаются

узурпировать ее и еще более усилить.  Поэтому  в  ходе  борьбы  рушатся

родственные, общественные узы, льется кровь, скудеет земля и только могущество вел. князя растет и множатся его материальные силы. В ходе той

или иной схватки может погибнуть лично тот или иной вел.  князь, но сам

ИНСТИТУТ этой власти не потерпит ни малейшего ущерба,  скорее же всего

произойдет его дальнейшее усиление.

 

Возможно превратное понимание этого процесса:  может показаться,  что

раз на  власть со всех сторон покушаются и никто не может ею прочно овладеть, то от этого сама власть должна разрушаться и  слабеть.  Однако

не следует  путать власть с материальной собственностью;  это собственность разрушается,  когда ее непрерывно делят, выхватывают друг у друга из рук и т.д. Власть не собственность. Когда люди дерутся за собственность,  то собственность разрушается,  и лишь кое-кто из дерущихся более или менее обогащается. Когда люди дерутся за власть, то они тем самым препятствуют властным устремлениям друг друга,  делают  безвластными  друг друга, власть же отделяется от них всех и усиливается по мере того, как они ослабляют друг друга.  Чем больше сил на власть покушается, тем менее шансов у каждой из них овладеть ею,  тем более неуловимой она оказывается для частных общественных сил,  тем более исключительной  силой становится она сама, тем более отдаляется от общества в целом и тем менее общество способно воздействовать на ее,  следовательно, тем более она усиливается,  а общество - ослабевает, а значит, тем большую власть над обществом получит тот,  кто ею овладеет в конце концов тем или иным образом. Таким образом, взаимоисключающие интересы князей, обусловленные тем,  что власть,  на которую покушаются они все, невозможно разделить, приводит теперь к тому, что власть не просто сохраняется, но УСИЛИВАЕТСЯ и, что самое важное, ВЫТАЛКИВАЕТСЯ из среды не только общества, но и правящего  рода.

 

Итак,  одна и та же сила сначала вырвала власть из общества,  и сделала ее собственностью рода,  затем отняла ее и у рода  и сделала  собственностью  семьи.  Но  и  на этом процесс не остановился: судьба несчастного Дмитрия, внука Ивана 3, которого уморили в тюрьме, дабы он не мешал царствовать своему дяде Василию 3,  судьба его доказывает,  что власть перестала быть и собственностью  семьи  и  стала  личной собственностью отдельного лица.  "Кому хочу, тому и дам вел. княжение", - говорил Иван 3. На этом процесс завершается.

 

Таким образом,  один  и тот же механизм действует на всех этапах становления государства.  Каждый последующий этап объясняет  предыдущий  и сам объясняется им. Исследуя процесс становления самодержавия, мы можем

понять, как вообще возникло государство Российское;  изучая процесс разложения  рода Рюриковичей, мы можем получить понятие о том,  что из себя

представляло русское общества накануне возникновения государства и т.д.

 

Итак, великокняжеская власть становилась единственно реальным и притом

абсолютным общественным богатством,  смыслом общественного бытия,  силой, которую взращивали всем обществом в ущерб всему обществу.  Спрашивается теперь,  за что же должны бороться окружающие эту власть бояре, а позже и потомки великих князей,  слившиеся с боярством? За обладание этим богатством.

      Но КАК  обладать? В данном случае это вопрос отнюдь нет праздный.

      Бескомпромиссная  борьба бояр вела к тому,  что ни один из них не только не удержал бы власть даже если бы  последняя  каким-нибудь чудом и свалилась ему в руки,  ни один из них даже не помышлял об узурпации!  Так было на протяжении всей предыдущей истории,  так было и сейчас. Известно, впрочем, исключение: Борис Годунов сел на трон в  силу  уникального стечения обстоятельств,  причем сел способом самым законным,  какой только можно было придумать в то время. И что же? Даже и этот сильный и способный человек не выдержал тяжести власти, сломался психологически и, наконец, пал под ее бременем!

     Власть в России стала чем-то вроде огня, который нельзя было схватить

и  унести без риска сгореть заживо,  еще большим безумием было потушить

его,  ибо это означало погрузить во мрак и безысходность и себя, и  все вокруг. Но можно было греться у этого огня.  Властью никто не мог обладать как  собственностью  - это стало абсолютным правом царя - но можно было быть рядом с властью,  влиять на нее, использовать  в своих целях.

 

Собственно говоря,  так  в России всегда и было.  Кто такой был боярин

или дружинник в Киевской Руси?  Он мог обладать значительным движимым и

недвижимым имуществом,  но  вся его жизнедеятельность была связана не с

этой собственностью, и поэтому, заметим, он не был собственником хотя и

обладал собственностью;  он всегда был рядом с князем, жил за счет князя,  служил князю,  наживал свои богатства этой службой.  Главное в его жизни была служба князю. Спрашивается, что же могло объединять бояр? Эта служба князю их и объединяла.  Однако эта служба князю объединяла  бояр не как класс или сословие, она объединяла только ДРУЖИНУ князя. Но князей было много,  они нередко были врагами друг другу, поэтому такими же врагами  друг  другу становились и преданные князьям дружины.  Следовательно, служба князю объединяла бояр в дружине, но разделяла их как сословие.

      С  другой  стороны и связь князя с дружиной и дружинников между собой была связью чисто личной, беспорядочной: дружина и дружинник служили князю не в силу какого-либо объективного порядка, но добровольно в силу личной преданности и привязанности,  и в любой момент могли  покинуть князя. Именно этот суверенитет и эта свобода перехода была той отдушиной,  посредством которой разряжались все противоречия в этой среде: если возникал конфликт между князем и дружиной, или отдельным дружинником, или в среде самой дружины, то вся эта система просто распадалась: дружина или дружинник уходили от этого князя к другому,  или же, если возникал конфликт внутри дружины,  дружинники расходились в разные стороны. Однако по мере усиления самодержавия эта возможность перехода стала сама собой сокращаться, наконец, она и вовсе исчезла с исчезновением последнего  удела.  Это значит,  что стал невозможен способ,  каким раньше разрешались все противоречия в боярской среде.  Это значит, что все эти противоречия должны были многократно усилиться. Поэтому если раньше хотя бы рамках отдельной дружины бояре могли составлять какую-то  общественную силу иметь какие-то общие интересы, то теперь и это стало невозможно.  Бояре столкнулись лбами вокруг царской персоны,  каждый из  них стал  абсолютным конкурентом другого в борьбе за влияние на царя.  Общественная связь могла находить себе опору только в  родственных  узах, общественная жизнь сама по себе не создавала никакой иной опоры. Поэтому,  между прочим, по мере того, как разрушался княжеский род, усиливались  родовые  отношения  в среде боярства - начала развиваться система местничества, принесшая потом столь много зла.

 

Все это бросает дополнительный свет на  сказанное  выше  и  объясняет

многие моменты в нашей истории, такие простые на первый взгляд, но почти загадочные, если вдуматься.

     Вспомним первую княжескую усобицу между малолетними сыновьями Святослава 1. Ее почти невозможно понять, если видеть в Ярополке, Олеге и да

же Владимире самостоятельных деятелей. Почти все, что с ними происходит

спровоцировано,  инспирировано их боярами,  причем и о том, что двигало

этими  последними летопись говорит глухо и об этом можно только догадываться. Князь, особенно малолетний князь, уже тогда был фигурой, вокруг которой "суетились" и которой манипулировали,  окружающие его "сильные" люди.  Эти люди,  боярство,  посредством князя преследовали свои личные интересы  и одновременно взаимной конкуренцией обессиливали друг друга. Поэтому даже слабый князь всегда оказывался в центре событий, но никогда  не  был  их инициатором и главным двигателем;  за его спиной всегда

чувствуется темное влияние боярства. Ясно, что в период становления самодержавия,  когда суверенитет народа был уже сломлен,  когда,  с другой

стороны,  усиливалась власть великого князя, это отношение и противоречие  князь-бояре должно усилиться и обрести особенное значение;  на нем

сконцентрировались едва ли не ВСЕ политические отношения того  времени.

И действительно, мы видим все признаки того, что это так и было.

     Дмитрий Донской и Василий Темный стали великими  князьями  в  детском

возрасте, причем оба оказались в самом пекле междоусобной борьбы; казалось никак не могли они удержать за собой  великокняжеского  титула  ни даже уцелеть физически, и тем не менее оба вышли из борьбы победителями и еще усилили свою власть,  и это при том,  что оба и в зрелом возрасте не блистали выдающимися личными качествами.  Каким образом так произошло? Благодаря боярам. Им не было дела до личности князя, но ему принадлежал  ханский  ярлык,  который давал власть над всей землей.  Удержать этот ярлык за князем - значит самим удержаться на высоте  этой  власти, личное дело князя есть их личное дело.  Могли ли они сами обладать этим ярлыком?  Такого понятия не было у татаро-монгол,  но его не было  и  у русских до всяких монгол.  Но если ярлык мог принадлежать только князю, то единственный способ для боярина возвыситься - это быть рядом с  князем и в доверенности у него, а если князь не в состоянии удержать ярлык, то помочь ему в этом.  Поэтому когда сам князь оказывался не  в  состоянии охранять свою власть, ее растили и лелеяли бояре.

     Наконец и сам Грозный.  Так же как Донской и Василий Темный, он остается сиротой в младенческом возрасте, и точно так же как они оказывается в самом пекле борьбы;  мы видим его, ребенка, окруженным враждующими

и  враждебными  силами,  но  мы уже знаем природу этой борьбы и поэтому,

несмотря на его беззащитность,  уверены,  что с его головы не упадет ни единого волоса, и точно, он выходит из нее целым и невредимым. Да и как

оно могло быть иначе?..

     Впрочем, на первый взгляд очень даже могло быть иначе. Серьезные разногласия между боярством и вел. князем начались еще при Иване 3,  усилились при его сыне Василии; если теперь припомнить все зло  которое  причинили московские князья своей родне и боярам и вообще всему "сословию" "больших людей" - недаром  Курбский  весь  род  князей

московских  называет  "кровопийственным"  - если вспомнить все это,  то

можно всерьез опасаться за безопасность и жизнь малолетнего  Ивана.  Но это  лишь одна сторона дела.  А вот другая сторона:  кто и зачем мог бы убить ребенка (этическую сторону этого бывшего возможным преступления я

оставляю в стороне)? Сам по себе, лично, ребенок никому не опасен. Поэтому покушение на жизнь Ивана было бы покушением не на него  лично,  но на власть, которая на нем сосредоточилась, на ПРИНЦИП власти, на систему власти. Но в условиях борьбы, когда каждый сам за себя, высшим принципом является личная корысть, шкурные интересы, т.е. собственно говоря, БЕСПРИНЦИПНОСТЬ. Поэтому и князья, за редкими исключениями, и бояре,

за  еще  более  редкими исключениями,  всегда были равнодушны и глухи к

"принципам" и не были склонны биться за них.  Но самое главное: РЕБЕНОК

У ВЛАСТИ - можно ли представить себе более благоприятный момент и более

широкие возможности для влияния на эту власть,  для использования ее  в

личных целях?  Как можно замыслить злодейство,  покуситься на жизнь ребенка во имя каких-то "принципов", когда пребывание этого самого ребенка  у  власти  открывает все возможности для личного обогащения и каких угодно злоупотреблений? Нет, бояре должны были всячески оберегать жизнь венценосного младенца и бороться не с ним,  и не с властью,  которую он

олицетворяет, но ДРУГ С ДРУГОМ за влияние на эту власть.

 

Или вот еще черта, так же непонятная на первый взгляд: Грозного часто

сравнивают с римскими тиранами Нероном, Калигулой и др., но в Риме, если не ошибаюсь, ни один тиран не умер своей смертью, почему же Грозного не постигла та же участь?, почему его жизнь оставалась вне опасности не только в младенчестве, когда он лично никому не был опасен,  но и тогда, когда он возрос и принялся казнить правых и виноватых?

      Покушений на его жизнь не было не потому, что никто не мог осмелиться

или додуматься до этого,  а потому что это было чуждо самой природе общественных  отношений  в  России,  отношений между обществом и властью.

Власть - исключительная сила;  в исключительном положении и тот, кто ею

обладает. Не властью обладает тот, кто силен, но силен тот, кто обладает властью. Поэтому даже ничтожество, оказавшись у власти, становилось "титаном",  титаном шиворот - навыворот,  ибо вся его сила основывалась на

общественном бессилии и была обратной стороной этого бессилия. Общество

само себя вводило в состояние паралича, и поэтому слабая власть получала

абсолютную власть над обществом.  Общественное могущество постоянно перетекало от общества к власти, обратный процесс был невозможен, поэтому

все действия от преступных до "законных", в которых он мог бы выразиться,  были  противоестественны.  Расширялась нравственная пропасть между обществом, индивидами и властью. Гасился всякий общественный интерес и

пробуждались лишь корыстные инстинкты. Поэтому боярин мог грабить царскую казну,  но не смел помыслить похитить власть,  усесться на  царском

престоле. Общество  все глубже погружалось в состояние жертвы,  которая

прилагает все силы к тому, чтоб увернуться от удара, подставить под него  чужую  спину и даже еще что-нибудь выгадать на этом,  но не смеет и

помыслить перехватить руку палача и поменяться с ним местами.

 

Итак, верно,  что между царем и боярством не было  явной  борьбы,  но

ведь ее не было и раньше, в Киевской и Владимирской Руси. Однако всегда

была борьба тайная,  темная, но тем более напряженная. Борьба эта имела

место и в прежние времена;  во времена Грозного она должна была достичь

наивысшей остроты,  ибо старое противоречие между  боярством  и  князем

стало главным политическим противоречием того времени и должно было наконец разрешиться в ту или иную сторону.

 

4. Боярское правление

 

После смерти Василия 3 население присягнуло на  верность  трехлетнему

Ивану, но во главе управления стала его мать Елена.  Самым приближенным

к Елене человеком или, скажем прямо, ее любовником был князь Иван Овчина – Телепнев - Оболенский. В  его-то  руках  фактически и оказались бразды

правления.

     Первое время  после смерти Василия 3 состояние государства чем-то напоминает Смутное время,  наступившее спустя 70 лет; напоминает не событиями,  но чем-то таким,  что заставляет предчувствовать, предугадывать

будущие события.  Умер царь, на престоле оказался младенец, его мать не

пользуется  поддержкой ни народа,  ни боярства,  фактическим правителем

становится ее любовник, одним словом, власть внезапно ослабла. Общество

вошло в какое-то странное состояние не то ожидания, не то тревоги; подняли голову внешние враги. Ничего впрочем, катастрофического не произошло, но по некоторым признакам чувствуется, что вполне МОГЛО БЫ произойти.  До катастрофы было еще далеко, но уже пробудился или проявился тот дух разрушения, который потом, спустя 70 лет взорвет общество…

 

Первым делом правители постарались изолировать и уничтожить дядей  молодого царя:  Юрия, удельного князя Дмитровского и Андрея Старицкого, а

так же дядю Елены Михаила Глинского. Юрия схватили по какому-то доносу,

посадили в тюрьму, где он и умер от голода. Вина его осталась недоказанной,  но,  как говорят историки, вполне вероятно,  что он действительно что-то замышлял против юного царя.  Михаил Глинский был умным и многоопытным человеком и, будучи близким родственником Елены, не мог не претендовать на первое место рядом с ней и уже конечно был недоволен ее плохо скрываемой связью с Телепневым - Оболенским.  Его так же  схватили  и бросили в тюрьму и, как и Юрия, уморили голодом. Настала очередь Андрея Старицкого. О судьбе этого последнего у нас больше сведений и несколько ярких подробностей.

 

После смерти Василия 3 Андрей просил Елену о прибавке ему городов, - в

этой  просьбе ему отказали,  но по обычаю на память о покойном прислали

ему шубы, кубки, коней и т.д. Андрей уехал в свой удел недовольным. Немедленно явились какие-то "злые люди" (Илов 138), одни из них стали нашептывать Андрею, что ему готовится участь Юрия, другие доносили Елене,

что он дурно о ней говорит. Андрей явился в Москву, объяснился и примирился с Еленой, но не надолго. Вскоре недоразумения возобновились. Елена  послала  в Старицу звать Андрея в Москву по каким-то делам или под предлогом таковых - Андрей притворился больным.  В Москву донесли,  что он собирается бежать. Елена выслала военный отряд перегородить дорогу в Литву,  а к Андрею несколько духовных особ уговаривать его подчиниться. Но  посольство  уже  не застало Андрея в Старице: извещенный о посылке войска,  он с дружиной выступил в поход.  И только теперь  он  начинает действовать как политик. Он двинулся к Новгороду и стал рассылать грамоты новгородским помещикам,  призывая их к  себе  и  говоря:  "великий князь мал,  а государство держат бояре,  и вам у кого служить?, а я вас рад жаловать", т.е. Андрей заявил претензии на власть. Однако, на большее его не хватило: на битву он не решился и вступил в переговоры. Ему обещали личную безопасность - он сдался. Обещание не выполнили: как только он прибыл в Москву, его схватили,  бросили в тюрьму и, как и предыдущих жертв, уморили голодом. Бояр, приставших к нему, перевешали вдоль новгородской дороги. (Илов.138-139)

 

Эта история с Андреем Старицким очень характерна, она показывает как в

те времена развивался и что из себя представлял "политический процесс".

     Андрей нисколько не похож на человека сильного, решительного, способного  захватить  власть  или хотя бы мечтающего о захвате.  Его ссора с

Еленой изначально - это просто семейные дрязги по поводу  дележа  какого-то имущества. Нет никаких причин для смертельной вражды и борьбы. Но

мы поначалу и не видим,  чтоб они были смертельными врагами,  они недовольны друг другом - и только. Для того чтоб это взаимное недовольство

дошло до  военных  действий  друг  против друга, необходимы еще какие-то

внешние причины и пружины,  и мы видим их, хотя явно они не обозначены.

Являются  какие-то  "злые  люди",  которые начинают стравливать Елену и

Андрея. Что же это за люди?  Конечно,  это их бояре. Бояре Андрея, видя

малолетство царя, непрочность правления Елены, сознают возможность захвата власти Андреем как старшим из родственников Василия 3 и по  одному этому сильным  претендентом на трон и,  следовательно,  сознают возможность своего собственного  возвышения.  Бояре  Елены,  видя  уязвимость власти, которой служат, видят тем самым возможность падения этой власти, а значит и своего собственного падения.  И вот те и другие начинают действовать  в своих интересах.  Случайный семейный конфликт становится почвой и формой, в которой разгорается вражда и борьба боярских группировок,  чувствуется,  что  в этой борьбе, как Елена,  так и в особенности Андрей являются только пешками,  они отстаивают не столько  свои  собственные интересы (сами по себе они легко могли бы договориться: дала бы Елена Андрею те несколько городов,  которые он выпрашивал,  тем  дело  и кончилось бы), сколько интересы своих бояр.

     Таким образом, общие причины и механика борьбы в общем ясны. Но остается все-таки еще вопрос: почему же эти интересы столь непримиримы, почему эта борьба разворачивается по каким-то нечеловеческим законам,  словно перед нами не общество людей,  но машина,  которая затягивает в себя своих жертв - пусть не невинных,  но все же далеко не злодеев,  - перемалывает им кости,  стирает в порошок? В этой борьбе нет места мысли, чувству, состраданию; здесь побеждает не мысль, а какие-то темные животные инстинкты... Помимо нашей воли вновь и вновь возникает вопрос: за что же борются бояре?

     Правление Ивана 3 и Василия 3  ясно  показало  им  куда  ветер  дует.

Удельные князья один за другим лишались своего значения, а то и уделов.

Андрей хоть и оставался удельным князем, но явно не имел уже ни возможностей,  ни намерений бороться за свои "удельные" интересы.  Его участь совпадала с участью всех удельных князей: рано или поздно он должен будет явиться к московскому двору в качестве ХОЛОПА,  - кем он себя уже и

называет в переписке с Еленой,  - и просить у великого  князя  милости, т.е.  службы и кормления. Что же в таком случае ожидало его бояр? То же самое:  они так же должны были идти в Москву и так  же  искать  милости вел.  князя,  однако с большой разницей: Андрей - князь, притом близкий родственник вел. князя,  у него поэтому были все основания надеяться  на милость своего державного племянника, они же – всего лишь бояре Андреевы,  в Москве их никто не ждет,  никто им не рад, для них там нет мест, там свои бояре уже "тесною толпой стоят у трона", следовательно, их там ожидает враждебная среда и участь самая безрадостная.  Переход Андрея в разряд "холопов", т.е. бояр вел. князя, для его собственных бояр скорее всего означал бы утрату их социального статуса. Но в России того времени утратить свой социальный статус - значило стать изгоем, т.е. значило утратить вообще все. Мы видели выше, что князья-изгои иногда оставались без куска хлеба, как они сами говорили, и потому некоторые из них легко становились разбойниками; чего же мог ждать для себя и на что надеяться боярин-изгой? Он был лишен даже той возможности, которой располагал западный рыцарь - уйти в свою «отчину» (замок) и  жить  там  независимо  от всех - ибо те же Иван 3 и Василий 3 своими конфискациями имений псковичей и новгородцев показали чего в Московском  государстве  стоят  права собственности и даже само право на жизнь.

    Таким образом, бояре борются не за идеи или принципы, не за права, не

за собственность,  и даже не за ПРАВО на жизнь,  но за САМУЮ ЖИЗНЬ,  за

возможность существования. Потому-то их борьба пуста, бессодержательна,

бесчеловечна, что она по своей сущности есть чисто физическая, животная

борьба за существование.  Потому-то в ней нет места ничему возвышающему

человека над животными и потому-то столь отвратительны ее формы:  начинается она со споров из-за какой-нибудь  "рухляди"  (тогдашнее  выражение),  а завершается резней или массовым побоищем и в итоге мы не видим ничего сверх того,  что, по выражению классика, "одна гадина съела другую гадину".

 

Но почему хотя бы ПРАВО НА ЖИЗНЬ не могло стать  сословным  интересом

бояр? Вокруг  хотя  бы этого права - самого основного,  всем понятного,

самоочевидного - можно было объединиться?

      Право,  каким бы оно ни было простым и примитивным, суть именно ПРАВО. Неважно насколько простой или сложный круг взаимоотношений оно охватывает,  важна сама природа права, состоящая в том, что оно есть нечто ОБЩЕСТВЕННОЕ, надличностное, надиндивидуальное, что имеет своей опорой прежде всего общественное самосознание;  следовательно для того, чтоб право установилось, в обществе необходим определенный уровень общественного самосознания. И насколько элементарно право на жизнь, насколько мало требуется ума, чтоб додуматься до него,  настолько, соответственно, простым и примитивным, и в ЭТОМ смысле  низким должен быть уровень общественного сознания, чтоб общество выдвинуло перед властью соответствующее требование. И вот мы видим, что даже и до этого уровня русское общество тогда еще не доросло. Это тем более странно, что речь идет, собственно говоря, не об обществе, а о боярстве, т.е. сравнительно малочисленной и компактной «группе граждан», которой казалось бы и легче всего, и «сам бог велел» найти внутри себя общий язык, сформулировать какие то ОБЩИЕ понятия и требования. И вот этого не произошло – почему? Я отказываюсь продолжать свои многословные разглагольствования на эту тему - просто потому, что чувствую свое бессилие исчерпать ее до конца. Отмечу лишь, пользуясь случаем, что общественное сознание – эта, по мнению некоторых, НАДСТРОЕЧНАЯ сфера общественного бытия – может, как видим, оказывать столь подавляющее воздействие на это самое общественное бытие, что люди даже под страхом смерти не в состоянии восстать и противостоять господствующим представлениям. Замечу еще, что речь идет не о сиюминутном состоянии общества – такого рода печальные состояния, когда общество падает в бессилии перед тираном можно найти, наверное, в истории любого государства, - речь идет о долговременной ТЕНДЕНЦИИ. Даже когда позже в среде боярства и возникала мысль о ГАРАНТИЯХ – при Годунове, потом при Анне Ивановне – то она (эта мысль) всегда имела вид не «законного требования», а сомнительной затеи – не то пародии, не то очередного злоупотребления – обреченной на неудачу и кончалась, соответственно, ничем…

 

…Дядья Ивановы,  Андрей  и Юрий,  по своей родственной близости к царю

стояли особняком в боярской среде; точно так же и Михаил Глинский: бывший литовский вельможа,  перебежчик, предавший сначала польского короля ради московского, а потом наоборот, и находившийся по этой причине долгое время  в опале у Василия 3 - он не мог слиться с московским боярством и сам по себе, а еще и потому, что так же был близкой родней правительницы Елены.  Поэтому устранение этих лиц не вызвало особых брожений среди московских бояр.  Но после того,  как они были устранены,  так сразу же началась борьба в ближайшем окружении царя уже среди самих бояр.  Впрочем, и до этого бояре были между собой "на ножах"  (Ил.140),  но  теперь борьба  достигла критической отметки:  истребив,  так сказать,  внешних неприятелей, бояре принялись истреблять друг друга.

      Правительница Елена, будучи молодой и здоровой внезапно заболела и умерла (1538г.). И современники, и историки не сомневаются,  что она была отравлена. Не прошло и недели  с  ее смерти,  как ее любимца князя Ивана Телепнева – Оболенского схватили и расправились с ним так же,  как и он расправлялся со  своими жертвами:  уморили голодом в тюрьме.  Главной причиной этого переворота был, очевидно,  знатный боярин Василий Шуйский;  он же стал попечителем царя, следовательно,  захватил  власть  в государстве;  вмести с ним до власти дорвался весь род Шуйских вместе с их клевретами.  Началось темное время БОЯРЩИНЫ...

 

А между тем время правления Елены отмечено рядом положительных  явлений: несмотря на неустройства,  правительство сумело отразить очередное нападение Литвы,  управлялось с беспокойными  Крымом  и  Казанью;  было

построено несколько новых городов и крепостей,  между прочим, и московский Китай-город,  наконец,  была проведена денежная реформа.  Нельзя не признать,  что  все  эти меры требовали от правительства внимания к общественным нуждам,  государственных трудов и способностей. Главная заслуга в том,  что было в это время сделано хорошего, принадлежит все тому же Ивану Телепневу - Оболенскому;  он не только жестоко  расправлялся со своими личными врагами, но и с успехом воевал с Литвой, разумно распоряжался внутри государства.  Но мы ошибемся,  если предположим, что в

нем сидел незаурядный правитель,  может быть даже политик. Н.Полевой сообщает следующую любопытную и вместе с  тем  трогательную  подробность: кончину Елены искренне оплакивали только Телепнев -Оболенский да маленький Иван (при дворе и в народе ее не любили),  и после  похорон  Телепнев - Оболенский,  зная о грозящей ему опасности,  и пальцем не пошевелил чтоб защитить себя. Наверное, это означает, что его чувства к Елене были главным стержнем его деятельности, вообще главным в его жизни. Следовательно, даже в самых благих его начинаниях мы видим перед собой все-таки временщика, любимца правительницы, а не политика...

 

Избавившись от Телепнева-Оболенского, боярская дума освободила заключенных при Елене князей и среди них - Ивана Бельского.

    Род Бельских  - вот  другая  сильная  боярская группировка при московском дворе;  между Бельскими и  Шуйскими немедленно началось соперничество.  Шуйские взяли верх,  так что Иван Бельский вскоре снова оказался в тюрьме, пострадали и  многие сторонники Бельских.  Вот пример боярской расправы:  одного из этих сторонников "схватили на своем дворе и отдали для казни детям  боярским, которые раздели его донага и отрубили ему голову... без государева приказа." (Ил.145)

     В этот момент Василий Шуйский внезапно умер. Его место занял брат его

Иван Шуйский, куда менее способный, зато более наглый, грубый, корыстолюбивый.  С этим-то боярином связаны первые тяжелые воспоминания  Ивана Грозного...

     Пока Иван Шуйский грабил царскую казну,  его клевреты захватили места

наместников в городах и областях,  и принялись грабить население. В это же время  южные  и восточные области государства безнаказанно опустошались Крымскими и Казанскими татарами.  Но не долго на это  раз  длилось господство Шуйских: в 1540 г. произошел очередной переворот…

 

Мы сказали выше:  "Шуйские взяли верх",  но что значит "взяли  верх", КАК тогда "брали верх"?  Сейчас увидим.

      Митрополит и другие сторонники Бельского составили заговор,  выбрали момент и "во множестве явились ко двору".  Они единодушно жаловались юному Ивану на своевольства Шуйских, на их злые дела и худое управление государством; требовали освобождения Бельского и успели во всем...

     Легко себе представить эту картину: толпа взрослых мужчин окружает десятилетнего мальчика, они ему что-то с жаром и  перебивая друг друга говорят,  он видит,  что вокруг него бушуют какие-то нешуточные страсти, но он не в состоянии что-либо понять, он даже  не  способен  морально  противостоять этим людям,  скорее всего его просто охватывает страх,  он, разумеется "соглашается" с ними, подчиняется их воле - и вот появляется какой-нибудь "государев указ",  которым жертвы и палачи меняются местами...

      Узнав  об  этом  перевороте,  Иван Шуйский в бессильной ярости удалился от двора, перестал ездить в боярскую думу.  Бельский был выведен из тюрьмы и все управление государством перешло к нему. (Н.Полевой. т3.402)

 

Итак, мы видим две боярских партии. Одна из них - Шуйские - действует

нагло, напролом:  через отравление Елены они захватывают власть, распоряжаются ею как собственностью в своих корыстных целях;  увидим,  что и дальше  они  будут действовать также.  Другая партия - в данный момент

это Бельские и их сторонники - действуют путем влияния на царя  и  через

царя. Первые игнорируют власть в лице царя, своевольничают, вторые выступают от имени царя, руководят его волей. Однако ни, те ни другие, так

сказать,  не могут жить без царя, аналогично тому как новгородцы в свое

время не могли жить без князя.  А между тем Ивану было тогда,  в момент

описанного  переворота всего-то лет 10.  Что мешало Шуйским во время их

могущества нейтрализовать,  изолировать, наконец просто убить царя, как

они убили его мать,  и окончательно захватить власть? Они этого не сделали, вели себя надменно с царем-ребенком, не обращали на него внимания

и в этом-то,  как оказалось, и была их ошибка.  Явились другие бояре,

их противники,  вошли в доверие к царю,  овладели его волей - и вот все

могущество Шуйских в одночасье рухнуло.  Если их и не убили,  то только

потому,  что пришедший к власти Бельский оказался сдержаннее и  великодушнее  своих врагов.  Куда исчезло всемогущество Шуйских и откуда явилась такая сила у 10-ти летнего ребенка, хотя бы и царя?

     Шуйские были  способны  и готовы на все:  на воровство и грабеж,  на

убийства и насилия, но они оказались неспособными столкнуть с трона маленького беззащитного царя и занять его место.  Следовательно, заключаю

я,  между большим вором и маленьким царем существует дистанция, которую

никакой вор,  даже очень большой и высокопоставленный,  преодолеть не в

силах.

     Вор может украсть деньги,  но предложите ему заработать те же или даже

гораздо большие деньги и он, если только он настоящий, отпетый вор, наверняка отвергнет ваше предложение.  Вор  может  пользоваться  властью,

эксплуатировать власть до тех пор и в той мере,  в какой она удовлетворяет его корыстолюбию,  но он не может взять власть потому что САМА  ПО

СЕБЕ она ему не нужна, потому что власть это еще и бремя, которое необходимо нести,  труд,  которому нужно себя посвящать.  Поэтому вор может

обокрасть царя, может даже убить царя, но он никогда не способен занять место царя,  а если,  по недомыслию, и попытается занять, то недолго на нем удержится,  ибо власть как самоцель находится вне круга его потребностей и способностей. Вор может нарушить закон, когда является возможность сделать это безнаказанно,  но он не в состоянии навязать обществу свою  собственную  волю  в качестве закона,  ибо для этого недостаточно потребности жить за чужой счет,  но необходима еще потребность ВЛАСТВОВАТЬ,  т.е. недостаточно быть вором, надо быть еще и политиком и не жалея сил и средств проводить какую-то  политику,  пусть  преступную,  но все-таки ПОЛИТИКУ. Поэтому вор может воровать сколько угодно, но он никогда не вступит в открытую схватку с властью,  он может ее презирать и ненавидеть,  но никогда открыто не противопоставит себя ей и как только она является, он немедленно отступает, уходит в тень, в подполье.

 

Поведение Шуйских примитивно.  Властолюбие совсем не было свойственно

Ивану Шуйскому. Действия Шуйских не только не дорастают до какой-то политики,  но не отличаются элементарной обдуманностью,  предусмотрительностью, они разворовывают царскую казну и не обращают внимания на малолетнего  царя ибо что им может сделать ребенок?;  им даже не приходит в голову,  что ребенок в конце концов когда-нибудь да  вырастет  и  может потребовать отчета от них. Шуйские просто воры - и только; они не думают о царе так же как вор,  забравшийся в чужой дом, не думает о его хозяине:  хозяина нет и это главное,  надо набивать карманы,  а там видно

будет.

 

Итак, Шуйские - представители одной боярской партии, назовем ее условно партией "кормленщиков",  которые,  как говорит современник,  "только

угнетали земледельцев,  граждан беззаконными налогами,  вымышляли преступления, ободряли лживых доносителей, возобновляли дела старые, требовали даров от богатых,  безденежной работы от бедных: но и в самых святых обителях искали добычи с лютостью  монгольских  хищников"...  Таким образом, что такое "кормленщики" - это ясно.

 

Куда сложнее объяснить поведение Бельских. Бельские - не воры. Они не

унижаются до мести Шуйским,  они видят государственные задачи,  берутся

за их решение и отчасти решают.  Этих людей можно условно отнести к условной партии "земцев"; они пытаются использовать доставшуюся им власть

прежде всего в общественных,  а не в корыстных целях.  Почему же они-то

не в состоянии открыто подняться и противопоставить себя Шуйским? Почему они прячутся за малолетнего царя,  который сам нуждается  в  защите? Они по сути,  как и Шуйские действуют не прямо,  но в обход,  воровски: одни плюют на царя и покушаются на его казну,  другие давят на ребенка, пытаются завладеть и руководить его волей,  т.е. покушаются на личность царя, правда, ради достижения целей более благородных. Но в обоих случаях без воровства не обходится:  разница лишь в том, что для Шуйских воровство является целью, а для Бельских - средством.

     Дело вот  в чем:  Бельские в отличие от Шуйских - не воры,  но так же

как и Шуйские, они - НЕ ПОЛИТИКИ...

 

Итак, мы,  наблюдая эту, в общем, маловажную распрю между Бельскими и

Шуйскими  наталкиваемся  на  краеугольный камень тогдашней политической

системы:  он обнаруживается сам собой, во всей своей ужасающей глубине и

простоте:  Бельские - не политики, Шуйские - не политики, бояре в целом

- не политики, народ - вне политики. Существует один-единственный политик - царь. Но царь - малолетний ребенок, пока еще ни на что не способный,  и потому - тем более не политик. Власть никому не принадлежит: ни обществу, ни лучшим, ни худшим его представителям. Она принадлежит беспомощному ребенку,  который еще не знает что она такое.  Никто вроде бы не поддерживает эту систему;  в обществе недовольных всегда больше чем

довольных,  поэтому непонятно на чем она держится; и тем не менее никто не смеет на нее покуситься. Система существует просто как факт, сама по себе.  Но как это - сама по себе? Мы видим, что власть отнюдь не лояльна к обществу, она никому не дает покоя: беспрерывно гонит, лишает, принуждает,  казнит и т.д., но вот она лежит на земле и никто не смеет к ней прикоснуться. Почему?    

    Потому что общество не сознает своей политической сути. Московские князья всегда гнались за личной корыстью, удовлетворяли лишь своим темным инстинктам;  они собирали Россию, повинуясь тем же страстям, которые заставляют иных собирать богатства.  "Собрав" Россию, они и  смотрели на нее не как на государство,  но как на личное достояние,  как на частную собственность,  власть понималась ими не как некая их связь с обществом, но точно так же - как частное имущество и в своих завещаниях передавали ее кому хотели наравне с имуществом.  И  вот  это имущество осталось  фактически  без  хозяина.  Общество смотрит на это, ставшее бесхозным,  имущество,  как рабы смотрят на сокровища только что умершего  господина,  т.е.  с  разных  точек зрения:  одни не знают что предпринять, другие норовят, пользуясь моментом, что-то стащить, третьи пытаются как-то оберегать.  Но ВСЕ смотрят на власть как на ЧУЖУЮ собственность.  Никто еще не осознал,  что власть над обществом  имеет  какое-то отношение к самому обществу,  что общество имеет,  может, должно заявить какие-то права на эту власть.  Никто еще не осознал  этого  катастрофического разрыва, стихийно сложившегося, разрыва между обществом и властью,  этого главного факта политического бытия, факта убийственного, не могущего не повлечь за собой катастрофических последствий… Впрочем,  никакой трагедии пока еще не происходит кроме  обычной  в  России вражды между "большими" людьми, но мы уже знаем, что трагедия неизбежно будет,  что колоссальное здание,  каким тогда уже являлась Россия, сложившееся на пустом, в политической смысле, месте, обязательно рухнет.

      Этот факт этого внутреннего разрыва невозможно объяснить  сиюминутной

комбинацией общественных сил в тот или иной период. Его можно объяснить

только всем предыдущим развитием общества,  потому что он есть наиболее

общий и фундаментальный результат этого развития.  Разрыв между властью

и обществом есть разрыв между физическим бытием и политическим небытием

этого общества.  Этот разрыв объясняется тем, что все общественное развитие происходило только в плоскости внешнего. Внешне общество существует,  по крайней мере, мы наблюдаем все атрибуты этого существования:  мы видим власть, какую-то внутреннюю дифференциацию и организацию, элементы  материального  прогресса и культуры и т.д.  Однако внутренне оно до сих пор не реализовалось:  все элементы культуры от азбуки  до  огнестрельного оружия привнесены из-вне и усвоены механически, внутренняя организация сложилась как результат стихийной внеполитической, внеобщественной эволюции, власть существует не как общественная деятельность или функция, но как материальный факт, как вещь. Общество произвело власть, как  эскимос  производит  идола;  и подобно тому, как для последнего все идеальное, сверхчувственное существует в виде бесчувственной деревяшки, так и для общества власть существует в виде "рухляди", которой наряду с другой "рухлядью" какие-то лица распоряжаются,  передают по наследству и т.д. Грозный всю жизнь гордился, что он "природный" царь в отличие от своего,  например, польского собрата, которого в короли выбирают и ставят подданные.  Эта его гордость и есть показатель той политической дремучести,  в которой прибывало тогдашнее русское общество. С другой стороны этот взгляд на власть есть высшая степень того отношения к власти, которое изначально было свойственно России:  власть всегда  была  собственностью рода,  впрочем,  даже  и не собственностью - ибо собственность всегда можно отчудить, - а неким природным достоянием, неотъемлемым атрибутом  рода,  передаваемым только через кровную связь с родом.  Грозный лишь ОСОЗНАЛ эту особенность российской власти,  возвел ее в принцип, в теорию;  он осознал СВОЮ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬ как носителя власти и тем самым довел до конца русскую идею власти. Но тем самым эта "идея" окончательно  достигла  степени абсурда.  Общество окончательно погрузилось в вакуум.  Если раньше горожане, бояре имели какой-то суверенитет, унаследованный от первобытных времен,  то весь последующий политический прогресс состоял в последовательном искоренении этого суверенитета.  Политика последовательно отделялась сначала от горожан, потом от бояр, потом и от всех князей,  за исключением московского и, наконец, она вовсе отделилась от  общества  и сосредоточилась на одном московском князе.  И вот когда этот процесс завершился,  сам московский князь оказался ребенком. Политический  суверенитет общества,  власть над обществом упали в люльку младенца!  Таков итог семисотлетнего политического  развития  общества. Все это развитие,  стало быть, состояло в углублении того раскола между властью и обществом, с которого оно, это развитие, началось. Политический вакуум разрастался расширялся до тех пор,  пока наконец не поглотил все общество.  Вот эта-то пустота,  эта-то мертвая политическая  утроба общества и породила Грозного...

 

…Захватив власть,  Бельский взялся за государственные дела. Важнейшим

из них были так называемые губные грамоты,  которыми  некоторые  города

отчасти освобождались от власти наместников и получали элементы самоуправления, о которых мы говорили выше.

     Другим важным делом было успешное отражение крымских и казанских  татар.

    Было уже упомянуто выше,  что Бельский,  придя  к  власти  не  стал мстить своим врагам Шуйским; даже больше того главному из них Ивану было поручено предводительствовать над ратью, оберегавшей Владимир от татар. Это-то великодушие и погубило окончательно Бельского.

    Пока он занимался государственными делами, против него составился заговор. "Бояре, говорит летописец, вознегодовали на князя Бельского и на

митрополита  за то,  что великий князь держал их у себя в приближении."

(С.М.Соловьев кн3.411) Это объяснение причин ненависти бояр к Бельскому

могло бы показаться невразумительным, но мы уже знаем, что ни слава, ни

собственность,  но именно близость к вел. князю была главным богатством для всех бояр, следовательно тот, кто в ущерб другим овладевал этим богатством, тот автоматически становился объектом всеобщей ненависти, даже если свое влияние на князя он использовал в общественных интересах.

     Недовольные Бельским бояре вошли в сношение с Шуйским,  стоявшим, как

было сказано, во Владимире во главе войск, и назначили ему время приезда в столицу. Шуйский явился с дружиной и произвел очередной переворот. Бельский был схвачен и сослан, а потом и убит. И опять обращают на себя

внимание безобразные формы переворота: бояре бранились и дрались в присутствии юного царя, чуть было не убили митрополита.

     Вскоре после этого переворота Иван Шуйский умер и его место занял его

брат Андрей, который был ничем не лучше Ивана.

 

Захватив власть во второй раз,  Шуйские стали внимательнее  наблюдать

за окружением Ивана,  дабы никто из враждебных им бояр не мог вкрасться

в его доверенность и не повторилось бы то,  что  раньше  сумела  сделать

партия Бельских.  Вскоре они заметили, что особой доверенностью царя стал

пользоваться боярин Федор Воронцов. "Недолго думая... трое Шуйских... с

сторонниками  своими...  напали на Федора Воронцова в самой думе боярской...  в присутствии великого князя...  начали бить... и хотели убить. Государь послал к ним митрополита и бояр... с просьбою, чтобы не убивали...  Во время сих переговоров...  один  из  приспешников  (Шуйских)... дерзко наступил на мантию митрополита и разорвал ее. Юный великий князь был сильно возмущен таким своеволием Шуйских..." (Илов.151) Это было  в 1543г. Ивану было уже 13 лет, т.е. он был в том возрасте, когда ребенок может уже не забыть и не простить обиды...

 

Шуйские слишком поздно взялись опекать царя,  впрочем, если бы  они

раньше этим занялись,  то вряд ли что у них вышло и в этом случае.  Они

не могли изолировать царя,  узурпировать не только казну, но и личность

царя.  Это было выше их сил; на это были неспособны не только отдельные

бояре или партии, но и общество в целом. Шуйские могли только влиять на

царя,  следовательно,  на него могли влиять и другие; Шуйские устранили

Воронцова,  но всех же они не могли устранить.  Но самое главное:  царь был уже не ребенок,  но подросток,  он уже и сам мог понимать, чувствовать и действовать.  В нем уже обозначились черты характера:  он развлекался мучая животных,  скакал по улицам вместе со сверстниками боярами, пугал и бил прохожих. Ни к какой политике он не был способен, но тем более подвержен влиянию людей, потакавшим его забавам. Царя было бы легко изолировать от влияния какой-то боярской партии,  тем более от каких то конкретных заметных лиц,  крупных, ярких фигур, но его нельзя было изолировать от той компании,  с которой он развлекался,  ибо люди из таких компаний снуют везде и всюду,  от них, как от мух, невозможно избавиться.

      К 13 годам у Ивана уже, видимо, сложился и свой образ жизни и свой

круг из таких разгульных юнцов.  Сам по себе  этот  круг  был  не опасен

Шуйским, но лишь до тех пор, пока Шуйские сами не трогали его. Но именно эту-то ошибку они и допустили: они взялись действовать столь же глупо и нагло,  как всегда. Они ворвались в царскую компанию, чуть было не убили Иванова любимца,  оскорбили и самого  Ивана,  словом  действовали так, как будто Ивану было 5 лет, а не 13. Этим они, разумеется вызвали, вернее еще более подогрели,  ненависть к себе и в самом Иване,  и в его окружении.  Но Иван не мог действовать сам собой,  во-первых потому что был пока еще подросток, но главное потому, что в обществе не существовало никакой силы,  на которую царь мог бы опереться непосредственно, минуя все другие общественные группировки. Такой силой в позднем Риме были преторианцы, такой силой у самого Грозного потом стали опричники, но до опричников никакой подобной силы у царя еще не было.  Сам по себе он был поэтому  беззащитен и ничтожен.  Любой свой замысел он мог реализовать при поддержке бояр.  Причем он должен был заручиться  личной  поддержкой тех или иных бояр,  только их личная поддержка давала ему силу. Иначе говоря, он должен был вступить в заговор с одними  боярами  против других. Заговор и интриги - вот единственно возможные формы политической деятельности в тогдашней России,  которые не мог преодолеть и сам царь: на  пороге  своего  самодержавного «могущества» он оказывался в положении заговорщика в собственном государстве против собственных бояр! – Замечу, что такое положение правителя отнюдь не редкость в истории; тот же Петр 1 в начале своего царствования оказался в сходном положении. Но у Грозного это был отнюдь не эпизод его политической биографии (как у Петра), это было состояние, которое продлилось всю его жизнь, все его правление!..

 

Заговор зрел  месяца  два  и вот однажды царь внезапно велел схватить Андрея Шуйского и отдал его своим псарям, которые его и убили.  Других сторонников Шуйского "разослали в заточенье" (Ил.151). Так закончилась эпоха боярского правления,  с тех пор, говорит летописец, "начали бояре от государя страх имети и послушание".

     Так говорит летописец, но мы не должны вкладывать в его слова политического смысла, ибо в политическом отношении все оставалось по старому. Место Шуйских заняли дядья Ивана Глинские. Сам Иван по прежнему предавался своим забавам.  Что же изменилось?  Только то,  что царь вошел  в возраст, когда его нельзя уже было игнорировать. Впрочем, и в этом отношении изменилось не много:  и раньше через голову царя осмеливались действовать только Шуйские,  но если раньше бояре опасались друг друга, но не царя лично,  то теперь и сам царь стал причиной их  страхов,  ибо уже и сам собою мог казнить и миловать - в этом-то,  пожалуй, и состояло главное отличие от предыдущих времен.

 

ДАЛЕЕ